Смена климата - Страница 82

Хасану не было дела до души Онезима. Но Палома стоил риска. Да и очистить мир от такой скверны — благое дело, как ни посмотри.

Он аккуратно надел петлю на головогрудь чудовища, заведя ее под переднюю верхнюю? пару конечностей. Нельзя было надеяться, что Онезим не проснется, но на это Хасан и не рассчитывал. Тварь открыла глаза, как только трос скользнул по вибриссам на предплечьях.

— Вперед! — приказал Хасан.

И Онезима сорвала с места сила, которой хватило бы на пяток таких громадин.

Заноза, когда боялся или злился, творил настоящие чудеса.

…На лице чудовища отобразилось абсолютно человеческое изумление, настолько понятное, настолько естественное при полной неестественности всего его облика, что Хасан на мгновение даже посочувствовал бедняге. Но дергающиеся лапы сбили ковры на полу, заскользил по ухоженному паркету длинный меч в темных кожаных ножнах. Онезим попытался зацепить его, утащить за собой. Острый коготь обхватил меч под гардой, ладонь Хасана легла на рукоять. Кожу обожгло прыснувшим из шипов ядом, пронзило болью от кисти до плеча, но, отдернув руку, пальцы Хасан не разжал. И вырвал клинок из ножен.

Белый. Сияющий. Прямой, как луч, но легший в руку, как самая удобная из сабель.

Хасан отрубил лапу, все еще сжимающую пропитавшиеся ядом ножны, сделал выпад, пронзив броню на брюхе Онезима. А затем, понятия не имея, где у чудовища сердце, и есть ли оно хоть в каком-то смысле, кроме метафорического, резанул Паломой от брюха к головогруди, вскрывая хитин, под которым не было ничего, кроме праха и пыли.

Кровь хлынула позже. Когда в Онезиме уже не осталось сил ни для боя, ни для защиты.

— Много, — сказал Заноза, глядя под ноги.

Он так ни разу и не посмотрел в зал. Ни пока Хасан убивал Онезима, ни потом, когда алый поток пропитал ковры, растекся по паркету, вылился в широкие коридоры мэрии. Зато с задумчивым интересом наблюдал, как кровь заливает ботинки, поднимаясь все выше.

— Теперь понятно, как его хватало на сотню Слуг. Тут на тысячу хватило бы. Как твоя рука?

За боем не следил, но об ожоге узнал. Хасан отвык удивляться еще в ноябре, поэтому лишь отмахнулся:

— Заживет.

— Тебе крышу не рвет? — Заноза раздул ноздри, принюхиваясь. — Столько крови. Мы разве не должны с ума сходить от одного ее вида? Голод, там, все такое. Полтора литра на двоих на ланч — это же только аппетит растравить, а я еще и на дайны потратился.

— Видел бы ты из чего она вытекла. Нет, уволь. Я не стал бы это есть, даже будь он единственным источником крови на побережье.

Заноза Онезима не видел. И отвращения к нему не испытывал. Но, как и Хасан, еще в ноябре решил ничему больше не удивляться.

— Ты правда как Сигурд, — произнес он почти серьезно. — Убил дракона. Осталось спасти принцессу.

— Это ты сам, как-нибудь. Принцессы по твоей части.

— Пойдем, — Заноза потянул его за рукав, — там же нормальная спальня. У нас еще восемь часов до заката, хоть выспишься по-человечески.

Даниэла обитала в библиотеке мэрии, а спала в комнате, некогда отведенной библиотекарям для отдыха и разных личных нужд. Выбрала ее потому, что там не было окон. Но их и в, собственно, библиотеке не было — оконные проемы, завешанные в прежние времена плотными шторами, сейчас были забиты досками. Для города, готового к защите от нападения вампиров, Бакед необъяснимо пренебрежительно относился к обеспечению помещений дневным светом.

В «спальню» Даниэлы, они, разумеется, не пошли. Единственный библиотечный зал был обставлен с расчетом на дневку пары-тройки вампиров — кроме столов для чтения, тут имелись два дивана и пять больших кресел. Мебель предназначалась для посетителей, для читателей, но с тех пор, как Бакед опустел, читать стало некому. Франсуа сказал, что Слуги книгами не интересовались, а подшивку городской газеты за полтора столетия вообще чуть было не сожгли. Зачем — непонятно. Ну, а Даниэла решила, что зал можно отвести для поселения взыскующих.

Заноза продемонстрировал библиотечный диван с такой гордостью, будто он сам его создал, придумал и воплотил. Хасан удержался от улыбки. Наклонился к утыканному сережками уху:

— Я за все посмертие не спал лучше, чем сегодня, пока не пришел Франсуа.

— Еще бы нет, — отозвался Заноза. — Я же лучший во всем.

Оставалось решить, что делать с Паломой. Прямо сейчас особого выбора не было. Хасан завернул меч в кусок ткани и прочел защитный заговор.

— Это зачем? — тут же заинтересовался Заноза.

— Чтобы демоны не явились. Пока он без ножен, его хорошо видно. А ножны не уцелели.

— Это же просто тряпочка.

— Ты не помогаешь.

— Ладно, ладно, молчу.

Тряпочка! Да уж, конечно, не заговоренные ножны, но что же делать, если те растворились от яда Онезима?

Очень не хватало Блэкинга, который колдуном родился и вырос. На Блэкинга Хасан полагался полностью, а себе верил не очень. Так и не научился понимать взаимосвязь между словами и неким неощутимым — не факт, что существующим — действием, которое они должны оказывать. Заноза заткнулся и теперь просто смотрел с искренним любопытством. Мысль о том, что он-то даже в вампиров не верит, помогла сосредоточиться на заговоре. По сравнению с абсурдностью мировоззрения этого мальчика, колдовство выглядело вполне приемлемо.

Демоны были заинтересованы в Паломе. Взять его ни один из них не мог, но меч можно было отдать надежному хранителю. Онезим боялся Паломы не меньше, чем демон, которому он продал душу, и был способен защитить меч от посягательств любого смертного или, опять же, вампира. Да, на месте демонов, Хасан доверил бы такому хранение опасного оружия. А вот другому демону — ни за что. Онезим не поднял бы Палому ни на кого из них, зато между ними самими мира не было.