Смена климата - Страница 96

Рассчитать траекторию полета стрелы за всю дорогу так и не получилось. К вопросу о физике. Гравитация на эту волшебную хреноту не действовала, законы баллистики ей были не писаны, она летела как самолет, летела, как будто у нее был собственный двигатель. Он и был —узоры на древках, они же не просто так. Но все равно незнание, непонимание правил, по которым стрелял Ясаки, по которым летали его стрелы, по которым он, блин, искал демонов, а находил вампиров, малость напрягало.

Перспектива узнать и понять эти правила наоборот радовала. Но тоже напрягала. Потому что никаких правил он, скорее всего, не узнает, там, наверняка, одна долбаная интуиция и «твой разум нужно держать в узде». И все равно. Ясаки не знает правил, но они есть. Найти их — вот что будет по-настоящему круто. Найти, сформулировать и использовать. И Хасану рассказать, это по-любому.

Ага… и об этом тоже? О том, почему след привел их в сквер, который Турок иначе как «твоя лужайка» не называл.

Заноза не знал, почему. Понятия, блин, не имел! И был благодарен Аллаху и всем, вообще, кто хоть как-то мог влиять на события за то, что Хасан — именно такой, какой есть. Скрытный и крайне неразговорчивый. За то, что Хасан ни словом не обмолвился о «лужайке», не дал Ясаки повод еще раз задуматься о демонах, отнятых душах и о том, почему первая стрела выбрала не ту цель.

Он бывал здесь всегда, когда выпадала возможность. С тех самых пор, как нашел этот сквер с беседкой. Очень красивой беседкой из незнакомого дерева, однородного, но меняющего оттенки от молочного до эбенового. Вырезанные из этого дерева человеческие фигуры врастали друг в друга, переплетались телами и конечностями, образуя систему, по которой текла бордовая жидкость. Типа, кровь, да. Символизм был очевиден последнему двоечнику: все люди необходимы друг другу, независимо от цвета кожи, пола, ориентации и рода деятельности. Насчет рода деятельности — это потому, что они были одеты. Кто-то в костюмы и платья, кто-то в шорты, в джинсу, в кожу, кто-то — во что попало, вроде бикини. И еще, они были разные. Не идеальные. Не были б деревянными, казались бы живыми.

Хасану здесь именно поэтому не нравилось. Он говорил, что не понимает современного искусства, но проблема была в том, что беседка выглядела уж слишком реалистично. Пахла деревом и — куда резче — химией от добавленного в воду красителя, ну, и на вид дерево от живого человека, все-таки, отличается, однако, глядя на нее легко было поверить в то, что деревянные тела — живы. Отличаются от людей, это понятно, дерево, все-таки. Но как-то по-своему живут.

Заноза видел, что они счастливы. Они вместе, они зависят друг от друга, нужны друг другу и рады этому.

А Хасан видел, что скульптор перестарался. Искусство уступило место натурализму. Символизм остался, и ничего кроме.

Они все равно здесь бывали время от времени. Они много где бывали, куда Хасан по своей воле нипочем бы не пошел, беседка еще не худший вариант. Здесь хотя бы не было обдолбанных торчков, слишком громкой музыки и напряженности на грани поножовщины между присутствующими живыми. Тут и живых не было. Кроме этих, деревянных.

Счастливых.

— Тебе что, настоящих счастливых людей недостаточно? — поинтересовался Хасан, когда Заноза попытался рассказать, чем его так манит это место.

Но в том-то и дело, что настолько полное счастье, безоговорочное, не отягощенное мыслями о делах и проблемах, настоящие люди испытывали хорошо если несколько раз в жизни. И в эти моменты обходились обычно без свидетелей. Бывает счастье триумфатора — радость победы, достигнутой цели, сбывшейся мечты, таким счастьем можно и нужно делиться и люди делятся им охотно и щедро. А бывает счастье полезности.

Абсолютной.

Полезности, ставшей необходимостью. Так полезна — и необходима — мать новорожденному ребенку. Так полезны, и, да, вне всякого сомнения, необходимы, живые — вампирам. Заноза понятия не имел, что чувствуют матери к младенцам, но знал, что чувствует Стадо к вампиру-хозяину. Этим не поделишься.

— Что у тебя в голове? — только и спросил Хасан, выслушав объяснения.

Вопрос оказался риторическим, потому что задав его, Турок добавил:

— Не отвечай. Будем сюда наведываться, если хочешь. Здесь в нас никто не стреляет, уже хорошо.

С Рождества к группе добавилось две скульптуры: немолодая леди, казавшаяся Занозе актрисой или танцовщицей, чья карьера закончилась, а личная жизнь так и не началась, и девчонка лет шестнадцати, довольно полная, небрежно одетая… ей-то точно место было не здесь, а в компании живых. Ровесников. Всего делов — научиться одеваться как-нибудь по-другому, как угодно, лишь бы в чистое и более лестное для фигуры. Но она нашла себя здесь, влилась своей кровью и плотью в кровь и плоть остальных, стала частью целого, и понятно, что не променяла бы уже это чувство единения и нужности ни на что другое. Ни на что живое.

Хасан уже не спрашивал про «настоящих» людей, он уяснил, что для Занозы и эти — настоящие и решил, что придумывание личностей деревянным болванам — еще один способ занять мозги. Правильно решил. За исключением того, что Заноза личности не придумывал, просто видел замысел скульптора.

До этой ночи.

До момента, когда Ясаки, следуя за стрелой, привел их к беседке.

— Вот демон, — сказал японец, с интересом разглядывая сооружение.

Стрела глубоко ушла в землю ровно в центре окруженного сплетенными телами пространства, и Ясаки не спешил войти внутрь, чтобы вытащить ее.

Хасан тоже никогда в беседку не входил. Это Занозе там нравилось, а больше, кажется, никому. Никому вменяемому. Шайзе!